Название: Политалия
Жанр: сатира, приключения
Рейтинг: R (жесткий стеб, матюки, кровища, дерьмище, местами секаз)
Персонажи: Россия, Украина, Польша, фем-Пруссия (да-да), Германия, Америка, а по большому счету - весь мир
Пейринги: Польша\фем!Пруссия, ну и много других временами
Саммари: Куда катится мир и кто его туда спихнул? Как обмануть страну? Что такое толерантность? В чем разница между Европой и Европой? Пан Болек - таки да? Насколько велика роль интеллигента Васи Пупкина в мировой истории? Спросите армянское радио... то есть канал "Белый Орел", передачу "Политалия"!

Автор честно предупреждает: нижеследующий текст - коммунистический агитматериал и свидетельство русских имперских амбиций. Некоторые сведения взяты из совершенно секретных источников - то бишь не из википедии и не из группы МДК. Более того, он содержит нецензурные выражения, тупые шутки, упоминания алкоголизма и наркомании, сцены сексуального содержания и пропаганду гетеросексуализма.
Реальные личности, упомянутые в тексте, реально реальны. Если вы кого узнали - это он и есть.
Лицам с неустойчивой психикой, сердечными заболеваниями, беременным и политикам читать не рекомендуется. Впрочем, это вообще не стоит читать. Никому.

Демократия - это власть народа (с) учебник по обществознанию, 8 класс
Демократия - это права меньшинств (с) С. А. Ковалев, правозащитник
Демократия - это четыреста первый способ сравнительно честного отьема денег у населения (с) А. Б. Чубайс, нанист
Да х*йня, по большому счету, эта ваша демократия (с) Гизела Байльшмидт


Ваня Брагинский пожалел, что связался со степенным седым дядькой по имени Борис Николаевич. Еще более он пожалел, что сел с ним пить.
Пока Борис Николаевич, его новый босс, вливал в себя уже десятый литр бурды из спирта "Рояль", настойки боярышника и плодового вина, а Ваня уже валялся в полном отрубе, несколько дюжих молодцев в спортивках выносили Ванину квартиру. Правда, трешка в сталинском доме была уже не Ванина, а некоего сального пухлого человечка в дорогом костюме. Тот обводил выносимое барахло хитрыми голубыми глазками, чмокал сытыми алыми губками и говорил:
- Да, до чего Россию коммуняки довели - нечего пограбить! Совсем!
- Егор Тимурыч, а Егор Тимурыч! - обратился один из молодцев. - Как же это нечего? Стенка, вон, импортная, телек рубиновский цветной. Опаньки, магнитофончик!
- Что мне - магнитофончик! Что мне - стенка! Нефть, газ, золото - вот главное, основа нашей - то бишь, моей жизни! И все это в моих мозолистых трудовых руках! - Егор Тимурыч любовно оглядел пышные белые ладони с печатками на пальцах. - А квартирка, это так... Дополнительный источник дохода, на случай, если Брагинский протрезвеет и поймет, в чем дело... - бизнесмен поморщился. Перед его глазами встали жуткие картины - 1917 год, Аврора, штурм Зимнего, пьяная матросня и всякое там быдло... а теперь их, видите ли, извольте электоратом называть да дорогими россиянами. Впрочем, дорогие россияне - это уже к БН, его фразочка.
Ну ладно. Главное, что совок пал. Пал безвозвратно и окончательно. И никто не мешает Егор Тимурычу идти к успеху. Жуткие картины сменились блистательными... Да, у него с детства было необыкновенно живое воображение.
Из грез его выдернул голос того же братка:
- А где лошок жить-то будет, по итогам?
- Где-где... Рифму сам придумаешь или подсказать? Приспособится к рынку - так на вилле трехэтажной, а не приспособится... да и хрен с ним.
- Чел в шоке будет, отвечаю, - прогудел второй браток, рыскавший по кухне. Под блестящей от пота и холености лысиной Егор Тимурыча заворочалась какая-то мысль. Шок... Будет в шоке... Шоковая терапия - пришло ему на ум.
Первый этап операции "Шоковая терапия" завершился успешно.
Шел 1992 год...

...и шел по Варшаве, подгоняемый ледяным зимним ветром, бомжеватого вида пацан в рваном пальтишке, и тащил за собою дворницкую тележку. Впрочем, если приглядеться, то заметно, что был это скорее не пацан, а молодой человек, просто очень уж бледный, тощий и болезненный. Да и не бомж, скорее, а просто беднота - одет кошмарно, но все же чисто, чисты и расчесаны длинные светлые волосы. Правда, лицо и руки чумазые, но причина этого выяснялась из его клича:
- Муса-а-ар!!! Жгу муса-а-ар!!!
- Мусоров жгёшь, отец? Правильно! Жги! - добродушно заорала стайка детей лет по десяти, бегущая в школу. Или на рынок. "Кто их, шпану, разберет..." "Отец" - давным-давно так обращались либо к серьезным грубоватым дядькам из уважения, либо к бродягам и пьяницам - из жалости. Понимай, как хочешь. "Вот и я в 20 лет отцом стал, блин. Все-таки иногда быть люмпеном не так паршиво".
Несмотря на шуточки, одна девчонка все же кинула ему в тележку хлам из карманов куртки - истертые до пыли бумажные платочки, какие-то куски целлофана, обертку от "сникерса"... а монетку в десять грошей положила прямо в руку. Не побрезговала...
Сожжение (или закапывание - в случае с разнообразным пластиком) мусора стало неплохой подработкой. Больше девать гражданам его было некуда. Коммунальные службы вопросом утилизации отходов не занимались - за всеми распилами и дележами стало не до этого.
Впрочем, блондин этот был парнем предприимчивым и неплохо вписался в период первоначального накопления - по утрам работал мусорщиком, да еще собирал бутылки, после полудня шел за гуманитаркой, благотворительностью и прочей жратвой, вечером торговал старьем. Иногда удавалось найти поденную работу посерьезнее - мог разгрузить ящики для магазина, вымыть полы, посидеть с чьим-нибудь ребенком. В общем, складывалось все тяжело, но не совсем голодно, лучше, чем у кандидата наук, но похуже, чем у румынского беженца.
Только вот какой-то старик в черных очках (слепой на один глаз? скрывается? ведь еще совсем темно), который следовал за парнем чуть ли не от его дома, его заметно нервировал. В его четкой походке, искривленном старым ранением или болезнью лице, всем силуэте чувствовалось что-то угрожающее - и знакомое.
Парень прижался к стене дома, нагнулся, будто бы завязывая шнурки на расхлябанных кроссовках и пригляделся к "шпику".
"Блин, да это нереально. Кажется уже всякое... понятно, почему. Сутки не жрамши-то."
Он свернул во двор, стрельнул сигарету у какой-то местной тетки, которая вышла на балкон, закурил... Примерно через минуту к нему подошел тот самый непонятный старик.
- Здравствуй, Фелек.
Добыча выпала у него изо рта, осветив оранжевыми искорками мелкие снежинки. Парень в каком-то дурмане - изумленном, радостном, испуганном - заорал, так, что вспугнул стаю голубей:
- Тар-рищ генерал!!!
Очки старика сверкнули, глубокий бас его, еще не позабытый страной, звучал с холодноватой укоризной:
- Я так и знал - будешь вопить, как оглашенный. Потому и вел тебя до этой глуши... Оперативный просчет. Здесь живут люди. Многие - в восемь утра-то - еще спят. Так что перемещаемся в другой двор и тихо, дружище. У меня к тебе серьезный разговор...

- Фрау Байльшмидт! Расскажите, как вы страдали под гнетом коммунизма...
- Пошел на хуй, - коротко бросила через плечо рослая девица с удивительной, кипенно-белой, копной волос до едва прикрытого пояса. Девица была ярко накрашена, довольно-таки пьяна (но на каблучищах своих шагала пока что относительно уверенно) и "страдать под гнетом" в бывшей ГДР она могла, скорее всего, либо за проституцию, либо за спекуляцию. Следующего журналиста, поджидавшего ее за углом, она так и спросила:
- Ты чего эт-та... ик... за блядь меня дррржишь?
Щуплый парнишка самого ботанского вида перепугался и ретировался - не забыв исподтишка сфоткать заднюю часть великолепной Гизелы Байльшмидт, обтянутую супер-мини-юбочкой "под кожу".
Не успела Гизела устроиться на лавочке остановки, как к ней подвалил еще один с блокнотиком - правда, высокий, темноволосый и довольно милый:
- Бруно Штрандель, газета "Потсдамский болтун"!
Тут уже девушка заинтересовалась и, кокетливо взглянув на журналиста своими невозможными, почти лиловыми глазищами в обрамлении кислотно-фиолетовых теней, протянула:
- Ну приве-еет. И че-его?
Репортер остался равнодушен к ее чарам. Он бойко болтал:
- Фрау Байльшмидт, расскажите...
- Я не стр-рдала... ик... под гнетом... коммунизьма. Та мне ваще как-ттт... по кайфу, ик, было, по б-льшому шшш-чёту, понял, красава?
- Расскажите - слухи о вашей интимной связи с духом-хранителем Польши правдивы?
- Че? - напряглась Гизела. На ее радость, подошел уже и гостеприимно раскрыл двери нужный ей автобус, куда она и вломилась. Но наглый журналюга, ослепительно глупо улыбаясь, проследовал за ней и, стоя у турникета, весело объяснил:
- Вы спали с Феликсом Лукашевичем?
Через час Бруно Штрандель в полицейском участке писал (орфография и пунктуация отредактированы, ибо ну совсем читать невозможно же!):
"Из данного автобуса гражданкой Байльшмидт, находящейся в пьяном состоянии и к тому же непотребно одетой, был нахально выпихнут и получил травму в лице болячек на руках и отбитых ягодиц, а также, падая с подножки, пострадали мои брюки в лице дырки на заднем кармане. Более того, гражданка Байльшмидт ругала меня всеми последними словами. Об том факте хулиганства заявление и составляю"
Потихоньку трезвеющая под мудрым руководством Людвига "дебоширка" и не представляла себе, какие последствия повлечет эта заява полуграмотного журналюги. Уже повлекла...

Америка листал утренние газеты, потягивая кофе. Кому сказать - сильнейший народный дух мира Альфред Джонс больше всего любит ванильно-карамельный латте из "Старбакса"... совсем не мужской выбор.
Но обвинить его в "женоподобии" вряд ли у кого бы повернулся язык. Он был мужик, настоящий - шесть футов росту*, дорогие сигары, несколько миллиардов родной валютой и еще пара в швейцарских франках на банковском счету и безграничная власть. Да. Безграничная... Читая новости из Европы, он сладко улыбался. Все, что было за железным занавесом, под пятой коммунизма, как любят писать журналисты, оказалось под его пятой.
Альфред Джонс потянулся, поправил очки в тонкой оправе и окинул взглядом ночной Нью-Йорк. Час ночи, а он не спит вместе с этим потрясающим, страшным, вечно молодым городом-оторвой. Потому что...
"...все идет по плану..."

*около 1.83